В Эрмитаже в субботу, 16 февраля, бывальщины открыты выставки, посвященные реставрации знаменитой «Флоры» Мельци и создателю логотипа Эрмитажа, дизайнеру Аскольду Кузьминскому, а также миновали Чтения памяти академика Бориса Борисовича Пиотровского.
— Это понравилось бы Борису Борисовичу, — прокомментировал события дня нынешний директор Государственного Эрмитажа Михаил Борисович Пиотровский, обнаруживавший обе выставки, а также председательствовавший и делавший завершающий доклад на научных Чтениях.
Реставрация «Флоры» Мельци — лучшего леонардеска (полотна в леонардовской манере) Эрмитажа — понравилась бы ему несомненно: и потому что Мадонна Литта была любимой картиной Бориса Борисовича, и потому что реставраторское мастерство Эрмитажа было явлено в очередной раз с весьма веской силой. Темная аморфная масса зеленовато-синего — из-за пожелтевшего лака — плаща Флоры стала пронзительно кубовее, локоны богини лежат на лбу, как драгоценности, прячущие взгляд веки и неуловимая леонардовская улыбка усилили их таинственность и пленительность. Папоротник, плющ, жасмин и анемоны, аквилегия в изнеженной руке, более четкий узор на рубашке. Зрителю стоит постоять в зале Аполлона и полюбоваться деталями обновленной реставраторами «Флоры», а заодно впечатлиться выставленными в витринах реставраторскими инструментами, сложнейшими снимками живописных слоев шедевра и детальным анализом реставрационных и технических экспертиз.
— Этот шедевр стал еще большим шедевром после реставрации, — резюмировал директор Эрмитажа и известил, что отреставрированную «Флору» вскоре повезут в Лондон — «похвастаться». — У нас очень много хороших вещей, но их делают такими наши хранители и реставраторы.
— Эта выставка тоже понравилась бы Борису Борисовичу, — произнёс Михаил Пиотровский, открывая экспозицию работ Аскольда Кузьминского, — потому что она очень «эрмитажная».
Аскольду Кузьминскому, примечательному художнику и дизайнеру, удалось создать такой логотип Эрмитажа, который заявляет о великом музее как хранителе традиций, хранителе уникального манера и культурного института, который несет свои традиции в мир.
На видеоэкране перелистывался блокнот дизайнера, искавшего язычок для литеры «Э» — то в виде цветка, то в виде чайки. Увлекшись, эрмитажные остроумцы превращали этот язычок то в молот, упершийся в серп, то в вилку, ткнувшуюся в селедку… Художник шутил, изображая «Главкота» Эрмитажа и «общественные помещения» под Иорданской лестницей, завораживал собственно художественными пробами (диптих «Влюбленные», триптих «Крым», книжные иллюстрации к Эдгару По).
В зале (как и на выставке «Флоры») яблоку негде было упасть, сквозь гостей скромно, но потянув за собой воззрения даже столь интеллигентной публики, просочилась Ксения Собчак. Петербург умеет ценить и любить дорогих для себя петербуржских персонажей — Кузьминский одинешенек из них. Человек, который сделал логотип Эрмитажу, «короновав» букву «Э», и знак ленинградского метро, уже останется в культурной истории города, приметил Михаил Пиотровский.
Научные Чтения, обрамляющие открытие двух выставок, оказались лучшей презентацией уровня музейной науки в краю, на которую еще недавно покушались чиновники: зачем она нужна в музеях, для чего? Исследования молодых и именитых эрмитажных ученых, учащих то рисунки Дмитрия Бушена, то кувшины грузинской чеканки, то фрески Меровингов Галлии, то пряжки из Семиколенных курганов Кубани, распростирались и в Пенсильванию, и в Нью-Йорк, и в маленький французский городок, и почти всегда заканчивались открытиями.
А поиск ответа на вопрос, отчего бронзовые чаши, найденные в одном из карасов знаменитого, раскопанного Борисом Борисовичем Пиотровским под Ереваном Кармир-Блура, не поддаются коррозии, обернулся после их нанотехнологических обследований не лишь ясным ответом, но и научной подсказкой физикам и химикам — возможно, найдено уникальное антикоррозийное средство.
А Михаил Пиотровский, завершая Чтения собственным докладом по археологии Корана, со присущей ему академической исследовательской смелостью вспоминал образы колонн как памятника всем погибшим культурам (начиная со всех популярных ныне колонн Пальмиры), а также образы покинутого кочевого становища и палаток — и в раннем исламском искусстве, и у Пауля Клее.
